Есть Сталин: человек, политический деятель, персонаж истории – и его место в истории. И есть мифологема «сталинизма» как некое публицистическое обозначение того или иного субъективного восприятия роли и практики этого человека.
Со Сталиным как человеком – всё достаточно непросто. Его упрощают до сына сапожника, недоучившегося семинариста, не нашедшего себе другого места кроме места в подполье, и не видят того, кем он был: поэтом, математиком и астрономом, романтиком байроновского типа и преемником традиций Века Просвещения. Но об этом ниже.
Со «сталинизмом» — всё достаточно условно.
Наименование «сталинизм» было дано противниками политики, проводившейся самим Сталиным.
Строго говоря, в содержательном плане сам термин «сталинизм» имеет не научный, а публицистически-бессмысленный характер. Фашистов называют фашистами, потому что те сами так себя называли, монархистов – потому что они сами избрали это имя, белогвардейцев — белогвардейцами по тем же причинам. Ни Сталин, ни его симпатизанты себя сталинистами не называли, и никто из них сам термин «сталинизм» не использовал. Сам термин есть некое произвольное измышление тех, кто себя относит к «антисталинистам». Если «антисталинисты» — это те, кто против «сталинизма», а что такое «сталинизм» — остаётся не вполне понятным, встаёт вопрос — всё же против чего «антисталинизм».
Антисталинизм – это, в первую очередь, ненависть ко всему, чем жила страна в период руководства Сталина, к тому, что от этого осталось, и стремление всё это разрушить. То есть это не только неприятие либо осуждение издержек той эпохи и цены, которую пришлось заплатить за успехи. Это именно неприятие всего и ненависть ко всему. Включая то положение, которое в мире занял СССР в результате победы во Второй Мировой войне. Это может быть предметом особого академического анализа, но в данном случае и в общем плане можно выделить три исторические формы антисталинизма, три его исторические воплощения. Первая – это собственно гитлеризм и нацизм. Гитлер ставил своей задачей уничтожение именно социально-экономического строя и политической системы, существовавшей в СССР, образа жизни и отношений между людьми – всего того, что на тот момент и можно было назвать «сталинизмом».
Вторая историческая форма антисталинизма – это совсем не Хрущёв и фальсификация «XX съезда»: там «обвиняли» Сталина, но не покушались на совокупность созданного при нём. Хрущёва несправедливо относить к «антисталинистам». Как говорил он сам вскоре после печально известного 20 съезда КПСС, на встрече членов Президиума ЦК КПСС с ведущими литераторами страны 13 мая 1957 года:
«Я Сталина хвалил за то, что он был несгибаемым человеком, он не страшился обрушить меч на голову врага, но я осуждаю Сталина за то, что он допустил, чтобы под этот меч попали наши друзья»… «Мы никогда не стояли за такую демократию, которая без берегов, без руля и без ветрил, у нас достаточно и ума, и сил для пресечения этого»… «Писатели, как и при Сталине, являются первыми помощниками партии, её лучшей опорой… они – защитники самого главного участка идеологического фронта»). – Государство и общество России в XX-XXI вв. Новые исследования. Москва. РГГУ. 2013
Вторая форма – это «антисталинизм» периода «перестройки». Когда сначала задачи развития страны были подменены осуждением её прошлого, а потом, на фоне истерии по поводу этого монопольно навязанного «осуждения», осуществлено разрушение и экономики, и государственности, и позитивных латентных образцов, созданных в эпоху Сталина. Третья историческая форма «антисталинизма» – непосредственное правление «антисталинистов» в 1990-е годы: уничтожение промышленности и экономики, обнищание населения, разграбление страны с количеством человеческих жертв, в несколько раз превышающим общее число «узников ГУЛАГа» и в полтора десятки раз – число приговорённых к расстрелу по политическим статьям за всё время правления Сталина.
Три исторические формы: гитлеровская, горбачёво-яковлевская, чубайсовская. Суть которых во всех случаях сводилась к одному – разрушению страны и общества, её производства, её экономики, её интеллектуального и созидательного потенциала. Мифологема «сталинизма» выполняла здесь исключительно инструментально-разрушительный характер: всё то, что рассматривалось как неугодное, объявлялось «сталинизмом», а всё получившее эту метку – объявлялось подлежащим уничтожению. И здесь даже не очень важно, от представителей какого направления «антисталинизма» это клеймление исходило: одним из приёмов и методов разрушения было произвольное противопоставление «сталинизма» ленинизму, что позволяло замаскировать вирулентность этого обвинения. Поскольку политика Сталина сутью своей имела реализацию и практическое воплощение идей Ленина, отрыв одного от другого приводил не к мифологическому «очищению ленинских идей», а к отрыву и противопоставлению сделанного от сконструированного, и, таким образом – к разрушению всего созданного.
Уже в начале 21 столетия в этом прямо признавался один из организаторов катастрофы «перестройки» А. Яковлев. Во вступительной статье к так называемой «Чёрной книге коммунизма» он писал: «После XX съезда в сверхузком кругу своих ближайших друзей и единомышленников мы … Избрали простой, как кувалда, метод пропаганды «идей» позднего Ленина. … Группа истинных, а не мнимых реформаторов разработали (разумеется, устно) следующий план: авторитетом Ленина ударить по Сталину, по сталинизму. А затем, в случае успеха, Плехановым и социал-демократией бить по Ленину, либерализмом и «нравственным социализмом» — по революционаризму вообще».
То есть тогда, начиная разрушение социализма, эти люди использовали создание «мифологемы сталинизма» как приём противопоставления и разрыва идей и практики Сталина и идей и практики Ленина, что и стало инструментом разрушения страны. Своего рода обратное зеркальное воспроизведение того же противопоставления и инструментария разрушения создаётся сегодня в другой мифологемной установке элиты: «Была великая и могучая Российская Империя! Проклятые большевики во главе с Лениным и Троцким разрушили её. Но пришел Великий Сталин и всё восстановил!»
То, что Сталин был таким же большевиком, как и Ленин, и Троцкий, что ни по одному существенному вопросу с Лениным либо не расходился, либо, даже при рабочем расхождении, принимал его позицию, когда в полной мере уяснял её себе, что всё сделанное Сталиным делалось в соответствии с стратегическими установками Ленина, и что всё, что было сделано – было сделано силами возглавляемой Сталиным партии большевиков и именем Ленина и Революции, сознательно опускается. Этот разрыв, «мифологема сталинизма» в 1980-е разрушила страну, но и этот же разрыв единства сегодня разрушает и во многом парализует усилия тех, кто пытается страну восстановить. В этом отношении «мифологема сталинизма», то есть выделение «сталинизма» как чего-то отдельно стоящего и противопоставляемого ленинизму, марксизму и коммунизму в целом, выступает как деструкция, разрушение органичной целостности и сознательный или неосознанный инструмент разрушения страны.
Когда-то Сталин, в работе «Об основах ленинизма», давал последнему следующее определение:
«Что же такое в конце концов ленинизм?
Ленинизм есть марксизм эпохи империализма и пролетарской революции. Точнее: ленинизм есть теория и тактика пролетарской революции вообще, теория и тактика диктатуры пролетариата в особенности. Маркс и Энгельс подвизались в период предреволюционный (мы имеем в виду пролетарскую революцию), когда не было ещё развитого империализма, в период подготовки пролетариев к революции, в тот период, когда пролетарская революция не являлась ещё прямой практической неизбежностью. Ленин же, ученик Маркса и Энгельса, подвизался в период развитого империализма, в период развертывающейся пролетарской революции, когда пролетарская революция уже победила в одной стране, разбила буржуазную демократию и открыла эру пролетарской демократии, эру Советов».
Идентифицируя ленинизм подобным образом, Сталин идентифицировал то, в утверждении чего он принимал участие и в служении чему он участвовал и что реализовывал. Сталин действует в эпоху империализма, Сталин реализует в СССР и ряде соседних стран режим диктатуры пролетариата и социалистических революций, Сталин осуществляет в СССР решение задач построения социализма, как, в конечном счёте, цели пролетарской революции.
То есть эпоха, в которую он действует, процессы, которые он осуществляет, и задачи, которые он решает – это те же эпоха, процессы и задачи, которые, по его определению, характеризуют и сам ленинизм. То есть он, Сталин, не создает нечто отличное, но реализует то, что было характерно для ленинизма как выделяемого им явления и учения, реализует ленинизм применительно к развитию политической и экономической ситуации в период после смерти Ленина.
При этом, конечно, основной задачей, которую в России решает Сталин, становится уже не свершение социалистической революции в её фазе свержения власти эксплуататорских классов и утверждения власти пролетариата и беднейшего крестьянства, а продолжение революции в фазе строительства и укрепления этой властью нового строя социализма, защиты революционных завоеваний от внешней империалистической агрессии, поддержка коммунистического движения в его борьбе в других странах. Но это не некие вновь вставшие задачи – это продолжение решения тех задач, которые были поставлены той новой эпохой, в рамках которой и происходит социалистическая революция.
В этом смысле «сталинизм» можно было бы считать практикой и интеллектуальным осмыслением решения задач социалистического строительства. И это было бы верно – если бы термин «сталинизм» в практике его применения не приобрёл бы уже характер деконструктивного противопоставления его термину «ленинизм», избранному и получившему определение от самого же Сталина, видевшего своей целью не создание «сталинизма», а реализацию и исполнение ленинизма
Иначе говоря, Сталин не «исправляет» ленинизм, он его «исполняет». Хоть и с определёнными стилистическими особенностями, которые неизбежны как особенности личного руководства любого политического руководителя, что не превращает индивидуальные черты политического руководства лидера в особое идейно-политическое течение.
На первый план обычно выводится расхожий хрестоматийный образ: сын сапожника, недоучившийся семинарист, человек из низов, самим своим происхождением и принадлежностью к беднейшим классам почти обречённый на судьбу подпольщика и бунтовщика и уже общей волной Победа Революции заброшенный на вершину власти.
И этот формат видения, как представляется, сам по себе неточный и неверный, вносит непонимание и искажение в то, чем он был, чего хотел и к чему вёл страну.
Он не был «недоучившимся семинаристом» — просто потому, что курс обучения он прошёл практически полностью, с высокими оценками по всем предметам: математике, греческому языку, русскому языку…. Из-за неявки на экзамены на пятом курсе был из семинарии исключен. Но получил свидетельство, в котором указывалось, что может преподавать — работать учителем народных училищ. Это был 1899 год, ему было 20 лет, и он начал преподавать.
Но ещё раньше, когда ему было только 15 лет, он познакомился с марксизмом и освоил марксистскую литературу. Его семинарское прошлое часто становилось поводом приписывать ему религиозность и уверять, что именно поэтому при первой возможности «восстановил патриаршество в России». Что там было с этим «восстановлением» — тема отдельная, но семинарию и её атмосферу Сталин ненавидел всегда, именно её «иезуитство» стало, по его словам, одной из причин его прихода в революцию:
«Из протеста против издевательского режима и иезуитских методов, которые имелись в семинарии, я готов был стать и действительно стал революционером, сторонником марксизма…»
Он любил математику и великолепно ею владел. Он любил литературу и писал стихи, которые тогда, ещё в его юности, высоко ценились видными грузинскими поэтами, и которые сегодня переведены на ряд европейских языков.
Его стихи ещё в 1895 году поразили знаменитого грузинского поэта Илью Чавчавадзе, который и опубликовал пять из них в издававшейся им газете «Иверия» в 1895 году (первое — — было опубликовано 14 июня 1895 года , и оно же позже в 1912 году было включено в учебник «Родного языка» («Дэда эна») для начальных классов: «Ветер пахнет фиалками, Травы светятся росами, Все вокруг пробуждается, Озаряется розами. И певец из-под облака Всё живее и сладостней, Соловей нескончаемо С миром делится радостью: «Как ты радуешь, Родина, Красоты своей радугой, Так и каждый работою Должен Родину радовать».
А ещё – он был увлечён математикой, астрономией и звездами… Обычно никто не задаётся вопросом, кем он работал и чем зарабатывал до того, как перешёл на нелегальное положение и стал профессиональным революционером-подпольщиком, причём недомолвками создаётся искажённый образ «недоучки, не нашедшего себе места жизни и ставшего подпольщиком». Хотя секрета здесь нет: кроме преподавания он с конца 1899 года стал вычислителем-наблюдателем в Тифлисской обсерватории.
И это вместе – совсем иной, сознательно либо бессознательно игнорируемый шаблонным сознанием:
— поэт, математик, астроном, мечтающий о звездах, мировой гармонии и счастье людей, берущий в руки оружие и встающий на путь борьбы за это счастье… Образ, восходящий к образам Эпохи Возрождения и Веку Просвещения, нечто рафаэле-байроновское, принимающий вызов мира, признающий его несовершенство и принимающий вызов, соглашаясь на построение Нового Мира… Хотя и осознающий неизбежную трагичность своей судьбы:
Шёл он от дома к дому,
В двери чужие стучал.
Под старый дубовый пандури
Нехитрый мотив звучал.
В напеве его и в песне,
Как солнечный луч, чиста,
Жила великая правда
Божественная мечта.
Сердца, превращённые в камень,
Будил одинокий напев.
Дремавший в потёмках пламень
Взметался выше дерев.
Но люди, забывшие Бога,
Хранящие в сердце тьму,
Вместо вина отраву
Налили в чашу ему.
Сказали ему: «Будь проклят!
Чашу испей до дна!..
И песня твоя чужда нам,
И правда твоя не нужна!»
И понимая и осознавая это, он всегда ставит и видит перед собой цели масштабов изменения мира.
Но его романтизм – это романтизм реалиста, чётко отделяющего в своих целях то, что невозможно, но может стать возможным, если к этому невозможному стремиться – от того, что, как минимум пока, — невозможно… Но, именно пока, потому что Утопия – мечта, казалось бы, о невозможном — это, зачастую лишь преждевременно открытая истина.
И отсюда фраза: «Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики». Потому что он был Большевиком, а Партия Большевиков для него — это такое начало, которое способно, казалось бы, невозможное – делать возможным. Отделяя то, что сегодня кажется невозможным, но может стать возможным благодаря идее, воле и организованности – от невозможного, как действительно нереального, но помня о том, что, совершая, сегодня, казалось бы, невозможное, мы меняем реальность. А потому в этой новой реальности возможным можно сделать то, что в сегодняшней реальности действительно невозможно как нереальное.
Он был большевиком, и в ЦК Партии Большевиком его включил Ленин в 1912 году, на Пражской Конференции, когда Большевики окончательно организационно разделились с меньшевиками. Меньшевики, будучи также, безусловно, революционерами, считали, что двигаться к избранной цели можно только тогда, когда ветер политики и ветер истории дует исключительно в направлении избранной тобой цели.
Большевики считали, что двигаться к своей цели можно при любом ветре, маневрируя парусами и двигаясь галсами, каждый ветер, каждое движение политической энергии используя для продвижения к своей цели.
Сталин был Большевиком. И он, будучи Романтиком – был и Реалистом, и Максималистом, не удовлетворяясь малым, но этим малым никогда не пренебрегающим. Признающим сложность и противоречивость иной ситуации – но никогда не отказывающемся от того, чтобы через эти сложности и противоречия прорваться. Собственно, они все, Большевики, были именно такими: и Троцкий, и Красин, и Дзержинский, и Богданов, и Свердлов, и Луначарский – и многие другие… Все они были Магами сверхнапряжения. В принципе, случись – каждый мог встать во главе Партии и Страны в их пути великого преобразования Мира и привести их к Победе. Но получилось так, что возглавил он – и справился. Кто-то не дожил, кто-то сошёл с дистанции, кто-то погиб в их внутренней борьбе, в которую, как правило, всегда вступают между собой одержавшие совместную Победу лидеры, в общей трагедии, всегда настигающей победителей.
Почему получилось так, что Великий Проект Преобразования возглавил именно он – вопрос особый, важно то, что, когда во главе оказался именно он, он справился.
То, что делало его преданным сторонником и последователем Ленина – это общность их фундаментально-преобразующего подхода: они строили Новый Мир. В этом строительстве им достались разные роли.
Ленин сыграл ведущую роль в создании революционной партии, той силы, которая способна была взять на себя задачу преобразования мира и создания нового общества, привёл её к политической победе — взятию власти, создал план и исходные конструкции нового мира.
Сталин возглавил реализацию этого плана в его привязке к развитию политической ситуации и сохранение его существования в противостоянии с внешним противником.
Оба они – Преобразователи Мира, в обоих — два начала: ниспровержение отжившего и созидание нового на основе сохранённой здоровой части старого мира.
Ленину в большей мере пришлось заниматься Ниспровержением старого, Сталину – в большей степени Созиданием нового.
Их пытались и пытаются противопоставить. Одни – чтобы, ниспровергая одного, тайком проложить путь к ниспровержению и другого. Другие – для того, чтобы отбросить ту часть, которая его интересам и взглядам не отвечает, и приватизировать для себя комплиментарное.
Особо модно в их противопоставлении, с одной стороны, представлять Ленина разрушителем, а Сталина – созидателем. Тогда Сталин оказывается не Революционером, Романтиком, Просветителем и созидателем Нового, а Реставратором и консерватором, отринувшим наследие Революции и утвердившим некую Имперскую Реставрацию.
Это удобно тем социальным и интеллектуальным группам, которые в своих интересах и пристрастиях расходятся с интересами тех групп и масс, которые выбросили отжившее составное монархической России и стали строить тот новый мир, в котором главным становился не представитель Аристократии, Церкви или Капитала, а Свободного Труда. Но сохранить они хотят из всего созданного Сильную Власть, Сильное государство и послушное и всем довольное население. И так, чтобы всё это было подчинено воле, легитимации и интересам возрождённых новых каст: чиновником, церковников и бизнесменов. Им импонирует величие и мощь сталинского СССР, но без его смыслового содержания, его Большой Проектности, его стремления к миру эгалитарности, Свободного и Интересного труда для каждого – движения к тому обществу, к Коммунизму, где, по мысли Сталина, главным богатством человека становилось время для его личностного развития.
Они видят в Сталине не Просветителя, а подобие нового Императора, и они хотели бы прихода Нового Царя, который со сталинской жёсткостью и эффективностью служил бы их интересам и их безопасности. И ни в коем случае не подвергал их репрессиям, защищая их неприкосновенность и новую кастовость.
Для этого обслуживающие их представители интеллектуального класса образ сделанного Сталина сознательно разрывают и противопоставляют с образом Ленина, конструируя образы того, в чём Сталин, по их мнению, от Ленина отказался.
Одно из основных противопоставлений – утверждение об отказе Сталина от идеи Мировой Революции, которую исповедовал Ленин, и сосредоточении на внутреннем развитии страны, отказе от интернационального в пользу национального.
Ещё одно – утверждение об отказе Сталина от борьбы с религиозностью и принятие курса на «восстановление патриаршества» и расширение полномочий церкви.
Ещё – придание особой роли введению Сталиным погон, которые они обязательно называют «царскими», и других элементов дореволюционной формы.
Если по порядку: Сталин не отходил от Ленина в вопросе о мировой революции просто потому, что они оба считали её объективной тенденцией, но никогда не выступали за «экспорт революции». Ленин считал мировую революцию в итоге главным условием утверждении социализма как нового этапа развития общества, считал её приход неизбежным, полагал, что битвы за неё займут целую эпоху. В часто вспоминаемом выступлении в Цюрихе перед молодыми социал-демократами (предположительно 9 (22) января 1917 г.) он говорит: «Нас не должна обманывать теперешняя гробовая тишина в Европе. Европа чревата революцией. … Ближайшие годы как раз в связи с этой хищнической войной приведут в Европе к народным восстаниям под руководством пролетариата против власти финансового капитала, против крупных банков, против капиталистов, и эти потрясения не могут закончиться иначе, как только экспроприацией буржуазии, победой социализма.
Мы, старики, может быть, не доживём до решающих битв этой грядущей революции. Но я могу, думается мне, высказать с большой уверенностью надежду, что молодёжь, которая работает так прекрасно в социалистическом движении Швейцарии и всего мира, что она будет иметь счастье не только бороться, но и победить в грядущей пролетарской революции».
То есть речь идёт о том, что революция вспыхнет в ближайшее время, но её решающие битвы могут произойти только десятилетия спустя, до которых его ровесники, сорокалетние, не доживут. То есть предполагалось, что эти решающие битвы состоятся, возможно, через полвека и позже, а не непосредственно вслед за первой революционной вспышкой.
Ленин оставил Сталину три Больших Проекта преобразования страны: Коллективизации – проект преобразования трудовых производственных отношений между людьми, Индустриализации – проект преобразования производительных сил страны, Культурной Революции – проект Просвещения и преобразования самого Человека. Сталин наследовал эти Проекты и реализовал их, преобразовав Россию.
Мировая революция и Ленину, и Сталину виделась как эпоха революционных боёв, имеющих свои приливы и свои отливы.
Её первый штурм произошёл при жизни Ленина, как он и предвидел. Потом начался отлив, до решающих битв, как предвидел он же, было далеко, и Сталин начал готовить страну к новой мировой схватке:
«Теперь, когда мы свергли капитализм, а власть у нас, у народа, — у нас есть отечество и мы будем отстаивать его независимость. Хотите ли, чтобы наше социалистическое отечество было побито и чтобы оно утеряло свою независимость? Но если этого не хотите, вы должны в кратчайший срок ликвидировать его отсталость и развить настоящие большевистские темпы в деле строительства его социалистического хозяйства. Других путей нет. Вот почему Ленин говорил накануне Октября: «Либо смерть, либо догнать и перегнать передовые капиталистические страны». Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут».
Сталин в 1931 году считает новую схватку и новый этап мировой революции неизбежным и, признавая отсталость России, видит свою задачу в том, чтобы подготовить страну к новому сражению, считая это обязанностью большевиков перед рабочими и крестьянами СССР.
И, в отношении идеи о том, что Сталин отказывается от интернационализма в пользу решения внутренних задач, он здесь же говорит:
«Но у нас есть ещё другие, более серьёзные и более важные обязательства. Это — обязательства перед мировым пролетариатом. Они совпадают с обязательствами первого рода. Но мы их ставим выше. Рабочий класс СССР есть часть мирового рабочего класса. Мы победили не только усилиями рабочего класса СССР, но и благодаря поддержке мирового рабочего класса. … Мы первые кинулись в бой с капитализмом, мы первые установили рабочую власть, мы первые стали строить социализм. … мы делаем дело, которое в случае успеха перевернёт весь мир и освободит весь рабочий класс. А что требуется для успеха? Ликвидация нашей отсталости, развитие высоких, большевистских темпов строительства. Мы должны двигаться вперёд так, чтобы рабочий класс всего мира, глядя на нас, мог сказать: вот он, мой передовой отряд, вот она, моя ударная бригада, вот она, моя рабочая власть, вот оно, моё отечество, — они делают своё дело, наше дело хорошо, — поддержим их против капиталистов и раздуем дело мировой революции. Должны ли мы оправдать надежды мирового рабочего класса, должны ли мы выполнить наши обязательства перед ним? Да, должны».
Это тот же 1931 год. То есть Сталин не отказывается от идеи мировой революции, он укрепляет страну, делая её достаточно сильной, чтобы победить в этой новой мировой схватке. И более того — Сталин понимает, что судьбу нового этапа этой схватки в конечном счёте решает то, насколько успешным окажется внутреннее развитие СССР как авангарда мирового революционного движения.
Что касается отношений с Церковью и религией, о необоснованности приписывания Сталину религиозных взглядов на основании его семинарского обучения речь шла выше: семинарию и всё связанное с ней он ненавидел, считая иезуитством. Его решение о восстановлении патриаршего престола было естественным шагом мобилизации всех сил перед внешней угрозой для отражения смертельной опасности, но было и оценкой политики церковного руководства того времени.
Церковь и мнимая семинарская религиозность, погоны и офицерские звания, обращение к образам дореволюционных правителей, полководцев и введение их орденов – в общем всё это отдельная интересная тема. О ней можно говорить особо, но ей придаётся значение маркера в противопоставлении мифологемы «сталинизма» ленинизму и большевизму, в конечном счёте для представления Сталину образа «Анти-Ленина» и смены его восприятия как революционера и строителя Нового мира – на Реставратора Мира Старого, с восприятия и видения его в качестве Народного Вождя – на образ Нового Царя. И эта, подмена затуманивает на деле им совершённое, мешает осознает реальную масштабность его просветительской и преобразующей роли, отрицающей религиозно-трансцендентную детерминированность.
Хотя всё объясняется, среди прочего, выше приведёнными словами Сталина: «Теперь, когда мы свергли капитализм, а власть у нас, у народа, — у нас есть отечество и мы будем отстаивать его независимость». Сталин защищал не просто страну – он защищал Социалистическое Отечество – СССР, установленную в нём власть трудящихся классов, и использовал в этой защите всё: все образы и начала, которые отражали идею защиты Отечества. И, защищая независимость страны, он помнил и другое: «Но у нас есть ещё другие, более серьёзные и более важные обязательства. Это — обязательства перед мировым пролетариатом. Они совпадают с обязательствами первого рода. Но мы их ставим выше». И, отражая нападение Гитлера, он не просто защищал Россию от Германии, он защищал будущее социализма и мировой революции от атаки ударной силы мировой контрреволюции – гитлеровского, и не только, фашизма.
И оставался при этом не Новым Императором, а, наконец, впервые в истории утвердившим власть людей труда Народным вождём, видевшим главную ценность и богатство – в людях труда, тех, кто кормит себя своим трудом и держит на своих плечах всю страну.
Показательны его слова 25 июня 1945 года на торжественном приёме в Кремле в честь Победы народов СССР в Великой Отечественной войне против нацистской Германии:
«Не думайте, что я скажу что-нибудь необычайное. У меня самый простой, обыкновенный тост. Я бы хотел выпить за здоровье людей, у которых чинов мало и звание незавидное. За людей, которых считают “винтиками” великого государственного механизма, но без которых все мы – маршалы и командующие фронтами и армиями, грубо говоря, ни черта не стоим. Какой-либо “винтик” разладится – и кончено. Я поднимаю тост за людей простых, обычных, скромных, за “винтики”, которые держат в состоянии активности наш великий государственный механизм во всех отраслях науки, хозяйства и военного дела. Их очень много, имя им легион, потому что это десятки миллионов людей. Это скромные люди. Никто о них ничего не пишет, звания у них нет, чинов мало, но это люди, которые держат нас, как основание держит вершину. Я пью за здоровье этих людей, наших уважаемых товарищей».
Строго говоря, Сталин выразил свой как минимум скепсис в правомочности такого сравнения советских людей с винтиками. И сказал, кто, по его мнению, эти «винтики» на самом деле:
— это простые и скромные люди, без которых все руководители, маршалы и командующие фронтами и армиями – «ни черта не стоят»;
— это люди, которые держат в состоянии активности великий государственный механизм во всех отраслях науки, хозяйства и военного дела;
— это скромные люди, остающиеся безымянными, не имеющие званий – но именно они держат всё, как основание держит вершину;
— и каждый из этих людей – незаменим, потому что «“винтик” разладится – и кончено» — рухнет всё.
И Сталин поднял тост за здоровье этих людей, назвав их своими товарищами.
Упомянув в начале, что некоторые называют их «винтиками», он показал, насколько на деле они важны и незаменимы, и в итоге явно противопоставил своё «незаменимые» и «товарищи» — пресловутому «винтики».
Тем, кто ставит ему в вину, не нравятся не слова о «винтиках»– это повод. Им не нравится другое — система, признающая, что эти «простые и скромные» люди – на деле самое главное, без которых всё остальное ничего не стоит. Потому что они считают, что эти люди – быдло, которым они призваны помыкать и строить на них своё благосостояние.
Им не нравится, что нужно быть активным и держать в таком же состоянии всё: «все отрасли науки, хозяйства и военного дела», потому что это значит не только заставлять себя напрягаться, но и чувствовать свою ответственность, ощущать «я отвечаю за всё». А им чуждо и напряжение, и та же ответственность. Они не хотят отвечать ни за что – они хотят лишь указывать и диктовать, что, по их мнению, сделано плохо.
Им не нравится, что нужно «держать всё», потому что это тоже означает напряжение и ответственность, и потому что они хотят, чтобы они не напрягались, но были вершиной, а остальные держали их, а они сами были избавлены от минимального чувства признательности.
И им не нравится, когда незаменимыми признают не их, а простых и скромных людей, не имеющих чинов и наград.
Такая система отношений их не устраивает:
— потому что сами они не способны быть такими, чтобы все остальные без них ничего не стоили;
— потому что сами они не способны держать в состоянии активности всё – они могут лишь держать остальных в раздражении,
— потому что понимают: если их не будет — ничего не рухнет. Скорее всего – станет только лучше. Они чужие и бесполезные для дела.
И они это понимают. И этот комплекс ущемленности и бесполезности мучает и страшит их. И заставляет пытаться самоутвердится в выдумывании и распространении лжи о тех, кто может быть незаменимым, скромным и «отвечать за всё».
Сталин имел признаваемые им цели. Он сумел их решить.
Страны, в которой в такой же срок в схожих условиях были бы решены такие же по масштабу задачи – мы не знаем. Последующие отечественные политики либо не имели подобных по масштабам целей, либо не сумели их решить.
Здесь вообще встаёт вопрос о критериях оценки политической личности и её деятельности.
К тому времени, когда Сталин оказался в составе высших руководителей страны, эпоха поставила перед Россией две основные цивилизационные задачи. Первая заключалась в окончании перехода к индустриальной фазе развития, с чем Россия отстала на десятилетия, и, соответственно, создании опорных плацдармов постиндустриального производства. Вторая – в создании общества социальной демократии и социального государства.
Собственно, эти две задачи и вызвали к жизни Великую Октябрьскую Социалистическую Революцию. Сталин, так или иначе, обе их решил.
Его успех создал социально-политическую систему, которая в тот момент была и длительное время оставалась конкурентной на мировой арене и служила примером для огромных массивов людей.
Проблемы у этой системы начались тогда, когда, воспользовавшись, в частности, её опытом и достижениями, её конкуренты пошли дальше, а она – зависла в своём восхождении.
Успешен тот, кто решает поставленные историей задачи, а не тот, кто платит меньшую цену, но задачи не решает. Вопрос цены имеет значение – но только на фоне достигнутой цели. Провал задач, поставленных историей, не может быть оправдан стремлением минимизировать потери. Полководец, умеющий побеждать малой кровью – лучше полководца, который платит за победу большими потерями. При одном условии – если победа достигнута.
Строго говоря, всё сказанное – почти очевидно. Именно поэтому массовое сознание и стихийная народная память так тянутся к образу Сталина. Однако также очевидно и то, что известная часть общества относится к нему иначе. В общем, политическом плане, тут всё более или менее ясно. Сталин и его политика – это некий концентрат мобилизационности с одной стороны, и жёсткой ответственности с другой. Утверждавшийся им стиль руководства и политики – это требование работы и постоянного напряжения, соединённого с умением добиваться результата, часто находящегося почти за гранью возможного. Это – постоянное напряжение, работа на пределе. Люди той генерации – генерации Революции и Отечественной войны – это люди, для которых, говоря словами Стругацких, «Понедельник начинался в субботу». Маги сверхнапряжения. Люди образа жизни, при котором твоя работа – главное, и отдаешься ей полностью. И ни от чего не получаешь большего удовольствия, нежели от неё.
Мобилизационный стиль требовал не только постоянного напряжения, он требовал постоянной готовности к подвигу, реальной готовности к героизму, то есть совершению поступков, за которые ты платишь самим собой, но которые служат тому большему, что ты имеешь в себе, нежели твоё биологическое существование. То есть – этот стиль требовал быть и постоянно оставаться человеком, отличие которого от животного – в первую очередь в том, что человек имеет нечто, за что он готов умереть, а животное – не имеет.
Требовал всё время подстегивать самого себя, всё время не давать биологическому в себе вырваться. Стать хозяином твоей социальной оболочки и подчинить себе твою интеллектуальную сущность.
Сталин – или нечто, что можно обозначить этим именем – представлял стиль и Мир Фронтира. Мир движения вперёд, Мир умения перешагнуть через свои слабости. Мир, где человек с каждой новой победой над обстоятельствами восходит на новую степень своего родового существования. Общество, где познание – важнее потребления.
В Мире Фронтира человек изживает в себе обезьяну. В Мире Расслабленности – обезьяна берёт верх над человеком.
И эта позиция с неизбежностью приводит к следующей. Развитие человека и его восхождение от «едока» к исследователю, от потребителя к творцу – по сути и есть то, что принято называть Прогрессом. Последний, конечно, имеет много сторон – и сторону научно-техническую, и сторону технологически-производственную, и социально-экономическую. Но главную — ту, где человек восходит от Обезьяны к состоянию Демиурга.
Однако мир устроен так, что за прогресс нужно платить. За восхождение вообще нужно платить. Волей, напряжением, нервами, материальными ресурсами. Прогресс, так или иначе, ломает сложившийся и устоявшийся порядок. А наличный порядок потому и требует изменения, что он несовершенен. То есть для неких утвердившихся групп, играющих при нём большую роль и пользующихся большими благами, он более выгоден. Для других — менее, а для многих – невыгоден вообще.
И нужно понять и признать то, что приняло общественное сознание.
Первое. Сталин в целом воспринимается общественным сознанием как Победитель, в первую очередь – в Великой и небывалой ранее войне, но не только — как носитель успеха и победного начала в целом. Как тот, кто умел побеждать.
Второе. Сталин воспринимается как Созидатель, как тот, кто смел организовать, наладить гигантский созидательный процесс, от создания индустрии в 20-30-е годы до природо-преобразовательных проектов, основ Атомной и Космической программы в 40-50-е годы.
В обоих случаях встаёт и озвучивается вопрос: а какой ценой? Только оказывается, что озвучивают его те, кто либо ничего в жизни создать серьёзного не смог, либо, если что-то и смог, то лишь разрушал. Причём подчас ценой, сопоставимой той, которую Сталин платил за Победы.
И третье, третий фактор, определяющий отношение к нему: Сталин воспринимается как Человек, Который Уничтожал Врагов. Те, кто был врагом, а кто им оказался либо показался – растворяется, особенно после волны реабилитаций, после которых вообще потерялась разница как между репрессированными за дело и репрессированными безвинно, так и между реабилитированными обоснованно и реабилитированными «заодно», в рамках «кампании по реабилитации»
И, в некоем «укрупненном» массовом сознании рождается, точнее, давно родился — идентифицирующий образ: Победитель, Созидатель, уничтожавший врагов своего Дела – Победы и Созидания.
Все давно всё знают относительно репрессий, и тех и других, но всё растворяется в образе: вёл страну вперёд и сметал препятствия на своём (и её) пути. Как писали Стругацкие: «Что нужно, чтобы проходит сквозь стены? Видеть цель, верить в себя, не замечать препятствий».
Социуму, тоскующему без побед и постоянно травмируемому снижением уровня жизни, откроенным хамством чиновников, грабительским повышением цен со ссылками на рынок, наглостью возрождающегося лимитрофного нацизма на Украине, в Прибалтике и Польше – это близко и нужно.
И здесь дело не в апологетике Сталина (апологетика всегда уводит в тупик), а в той исторической реальности, которую социум видит перед собой.
Эти задачи поставили не большевики и не Сталин. Их поставили История и Прогресс. Именно это и вызвало Революцию. Ленин, большевики, Сталин — эту задачу только выразили. Ко всему прочему, они ещё и поняли, что, не решив эти задачи в краткие сроки, страна рискует просто исторически исчезнуть. И Сталин их решить сумел – так, как сумел и известной ценой.
Реализовав в предвоенные годы Большие Проекты, заложенные Лениным – Коллективизацию, Индустриализацию, культурную революцию – и победив благодаря этому в Мировой войне, защитив плацдарм Нового Мира от агрессии фашизма, он, на основе реализации трёх ленинских проектов, спроектировал три новые. Проект «Космос» (начатый исходно тоже ещё Лениным) – проект освоения и познания внеземного пространства, Макромира. Проект «Атом», проект познания и подчинения власти человека уже и Микромира. Проект «Преобразование природы».
В нём как будто бы воплощается мировой дух Научно-технического романтизма, рождённого Историей и прорвавшегося в активном действии с началом ХХ века в революционном порыве партии Большевиков. Меняет уже не политическое устройство и строй. На основе их изменения он, с одной стороны, конструирует приоритет Общества Познания, в котором познавать и преобразовывать – интереснее и важнее, чем потреблять, а с другой – берется за Преобразование не только социального, но и всего окружающего мира.
Это не значит, хорош он или плох. Это значит, что сумел.